24.12.2013

Алексей Моисеев, заместитель министра финансов РФ

Мне всегда хочется сказать, как любому человеку, находящемуся внутри этой самой государственной машины, что мы-то работаем хорошо — остальные недорабатывают. Но давайте я постараюсь посмотреть с минфиновской колокольни. Находясь в Минфине, тяжело обсуждать структурные мероприятия, все-таки это немного не наша полянка, но вот про бюджет скажу. Мировой опыт однозначно подтверждает то, что сказал Евсей Томович [Гурвич]: бюджетное стимулирование, особенно в мирное время, не привело к существенному увеличению экономического роста. Более того, в ряде стран оно даже привело к серьезным проблемам.

Например, Великобритания, которая во времена предыдущего правительства — Блэра и Брауна — провела масштабную экспансию бюджетных расходов. Если я не ошибаюсь, там они выросли на 8 процентных пунктов ВВП, что в общем беспрецедентно в мирное время. Они построили, как они сами говорят, много всего хорошего, но рост не ускорили. Получается, колоссальное наращивание расходов даже в условиях эффективно работающего открытого правительства не привело к значительному ускорению экономического роста.

Другой пример — сравнение, с одной стороны, Латвии с Эстонией и с другой — Кипра и Словении. Эти четыре страны вошли в кризис с примерно одинаковым уровнем экономического развития и исходным положением бюджета. Тем не менее первые две занялись в первую очередь мерами, направленными на структурные реформы в экономике, и проводили достаточно жесткую бюджетную политику. А последние две, наоборот, в основном занимались фискальным стимулированием. Теперь мы знаем, что за годы кризиса Эстония вступила в зону евро и является практически единственной страной, которая выполняет Маастрихтские требования. И Латвия, хотя пережила тяжелейший кризис, находится на этом же пути. А Кипр и Словения — в списке стран, которые требуют экономической помощи от Евросоюза и других международных доноров.

Поэтому мне кажется, что здесь можно говорить о том, что в текущей ситуации нам нужно сконцентрироваться на проблемах с дефицитом рабочей силы, свободных производственных мощностей, сложности с реализацией всего того, о чем написано в «дорожных картах» по улучшению нашего рейтинга в Doing Business. Говорить о каком-то макроэкономическом стимулировании надо с большой осторожностью. И уж точно такое стимулирование, на мой взгляд, неуместно из бюджета, учитывая те риски, о которых сказал Евсей Томович.

Мы действительно провели очень серьезную экспансию бюджетных расходов в последние годы. Более того, расхожее мнение, что бюджет в последние год-два очень сильно ужесточился и таким образом способствовал замедлению экономического роста, на мой взгляд, не соответствует действительности. Это легко проверить: достаточно посмотреть, что размер нефтегазового дефицита не изменился. О чем стоит действительно говорить — так о сильном сокращении инвестиционных расходов в пользу расходов, которые приводят к росту потребления. Хотя давно доказано, что просто рост потребления в наших условиях (с учетом тех структурных ограничений, о которых я говорил) не приводит к существенному росту экономики, а вливается либо в инфляцию, либо в импорт. Есть даже расчеты, что в инфляцию и импорт уходит 85% от каждого дополнительного рубля, потраченного на потребление.

Поэтому требуется очень жесткая, наверное, даже болезненная встряска всей нашей экономической политики.

Давайте я сделаю небольшое отступление. Мы часто говорим, что не зависим от постоянного притока международного капитала. Это правда — Россия является донором капитала. Но говорить о том, что мы никак не зависим от мировой конъюнктуры, тоже нельзя. И поэтому у нас меньше риски внезапного оттока иностранного капитала, чем в Индии или Турции, но зато мы зависим от растущих цен на нефть. Если им нужен растущий приток капитала, нам нужен был растущий приток по текущему счету. И по большому счету разница с точки зрения влияния на экономику — она такая скорее бухгалтерская. Поэтому мы в Минфине очень рады, что год назад было принято бюджетное правило. Нам кажется, что бюджетное правило уже оказывает дисциплинирующее воздействие: оно высвечивает все проблемы, о которых говорил Евсей Томович, до того, как они вылезли на поверхность.

Номинальная экономика в любом случае будет расти, по разным оценкам, от 5 до 7% в год. А нефтегазовые расходы расти не будут, может быть, даже будут сокращаться в номинальном выражении. И это приведет к серьезному сокращению в реальном исчислении, соответственно, к серьезному сокращению доли нефтегазовых доходов в ВВП. Это значит, что мы должны либо наращивать ненефтегазовые доходы — и мы уже принимаем меры, например, по борьбе с уходом от уплаты налогов, — либо начинать что-то делать с расходами, так как мы обещали не поднимать налоговую нагрузку на несырьевой сектор. Поэтому для меня очевидно, что никакое дополнительное стимулирование экономики не может прийти из бюджета.

Что касается структурных реформ, то могу сказать о тех, которыми занимаюсь сам. Нам в Минфине кажется, что одна из больших проблем — то, что финансовые рынки плохо канализируют сбережения, которые в нашей экономике довольно высоки. Это видно по высокому уровню оттока капитала в инвестиции. И здесь мы довольно активно работаем. Даже пенсионная реформа, которая подвергается критике в части реформирования управления НПФ, направлена на устранение барьеров для привлечения долгосрочных инвестиций. Мы начинаем серьезно развивать отрасли накопительного страхования жизни. Как показывает мировой опыт, компании накопительного страхования жизни даже более склонны при нормальном регулировании инвестировать в экономику длинные деньги, чем пенсионные фонды.